Утро 16-го дня было для меня мрачноватым – анальгин закончился и я принял таки около стакана самогоннно-водочно-коньячной-и-хер-еще-знает-какой смеси, так что меня слегка мутило, но с другой стороны молодой тренированный организм брал свое, ребра уже не сильно болели, про палец так я вообще забыл, а дырка от рыболовного крючка в ступне вообще никак о себе не напоминала. Очень хотелось воды, я вылез из палатки и отправился разыскивать Петровича – он опять не пойми куда сныкал канистру с водой. По пути удивился спящему сидя у костра пастуху, которого, как вчера выяснилось, к нашему удивлению, звали Эдгар, схрумкал с раскладного столика вчерашний огурец и обходя по кругу ГАЗ-69 с прицепом (авто пастуха) споткнулся о спящего под прицепом Кота… Сам прицеп представлял собой клетку для перевозки вышеупомянутого коня, вчера вечером в эту клетку пьяный народ дружно этого коня запихивал (тогда еще Эдгар надеялся уехать)… Но сегодня клетка была распахнута, коня в ней не было. Я наконец нашел Петровича – он оказывается с этой самой канистрой обходил страждущих наливая им воды. Набрав себе воды в котелок, я попил и умылся, раздул угли костра, подкинул дров и повесил котелок над огнем, с целью заварить чайку, уселся на раскладной брезентовый табурет, облокотился о борт пикапа и начал наблюдать, как по заливному лугу радостно бегает конь, уже без ремня и недоуздка… Потом выяснилось, что ночью, оставшийся неудовлетворенным Кот, взял кусок хлеба, посолил и пошел мириться с конем. Конь был злой, но не до такой степени, что бы от соленого хлеба отказываться! Они побратались, а потом Кот «освободил», коня – снял с него недоуздок и открыл клетку. Я не готов полностью привести здесь тираду, которой проснувшийся Эдгар объяснил Коту всю нелепость его поступка, но если саму суть передать, то выходило, что вышеупомянутый конь состоял с Котом и всеми его родственниками в сексуальной близости, а кроме того и сам Эдгар принимал в этом непосредственное участие, отвечая в частности за оральную сторону вышеупомянутой оргии… На шум вышел мятый поцарапанный во всех местах Димдимыч и молча сунул в Эдгара кулаком, попал в челюсть, словесный поток из крикуна иссяк, а сам он мягко сполз на землю закатив глаза. Димдимыч пояснил, что именно из-за таких малосимпатичных приверженцев нетрадиционных способов сексуальных отношений, как этот светло-синий Эдгар, который не может нормально выпасти доверенного ему председателем колхоза (с которым Димдимыч, по его словам, тоже неоднократно вступал в половую связь, да еще и с элементами вращения последнего на половом органе Димдимыча) коня (так же не обойденного вниманием Димдимыча в сексуальном плане) культурные во всех отношениях люди, придерживающиеся традиционных способов любви, не могут нормально удовлетворить свои естественные надобности в специально выращенных для этой цели придорожных кустах! Эдгар проникся, отстал от нас и побежал ловить жеребца, помогать ему никто не стал, попили чай с бутербродами да выдвинулись в Бурынь, там уже нас заждались очередные родные для Димдимыча и всех, кроме пока еще меня, люди.
В Бурыни мы посетили завод сухого молока, там в общежитии завода нас и разместили. «Родные люди» потащили нас вечером в заводскую столовую, где накрыли столы, организовали танцы, Димдимычу дали гитару, он пел… Девушки робко интересовались у Димдимыча, как он так иссек себе лицо и руки (остального видно не было) и Димдимыч самозабвенно врал высоким слогом… Я держался в сторонке, да и учитывая мой еще больше распухший нос и почерневшие уже синяки, картину представлял жалкую, достойную сочувствия, а посему плотно покушав и по примеру старших товарищей натырив со стола, только не спиртного, а вкуснейших пирожков с разнообразными начинками ушел бродить по городу, а потом в общагу и спать, без особых преключений.
